Институт клинической психиатрии и психологии

Последние работы в области психотерапии и философии демонстрируют сильное влияние европейских философских течений. Психотерапевты в процессе своей работы пытаются определить актуальность таких направлений, как феноменология, герменевтика, нарратология, деконструкционализм и постмодернизм.

В этом обзоре рассматривается влияние различных философских направлений на психотерапевтическую практику. Особый акцент сделан на разграничении отдельных школ. Эта задача сама по себе трудно выполнимая, поскольку между ними на самом деле существует значительное теоретическое и практическое сходство.

При изучении современной литературы по психотерапии и философии удивляют два момента. Во-первых, это та степень, в которой психотерапия сегодняшнего дня находится под влиянием различных направлений европейской мысли, а во-вторых — манера, в которой спорящие стороны комбинируют, перемешивают и объединяют различные философские течения. Ключевые термины (герменевтика, нарратология, социальный конструкционизм, структурализм, постструктурализм, деконструкционализм, постмодернизм, экзистенциализм, феноменология) часто настолько смешиваются, что читатель остается в недоумении, а не тождественны ли эти понятия. На самом деле эти смешения имеют определенную внутреннюю логику и пересекаются различными путями.

Разрешите мне предложить пример некоторых взглядов Heidegger и рассмотреть, как многие из этих направлений переплетаются вокруг него. В своем труде "Бытие и время” [1] Heidegger предлагает Дазайн-анализ, который можно описать и феноменологически,и экзистенциально. Анализ находится под сильным влиянием Husserl, хотя феноменология Heidegger отличается от гуссерлевской. В то же время, анализ тяготеет к сартровскому экзистенциализму, хотя Heidegger отвергал такую "экзистенциальную” интерпретацию его исследования. Кроме того, Heidegger говорит о завершении герменевтики дазайн-анализом, возвращаясь к Dilthey, хотя понимание герменевтики Heidegger имеет онтологическое значение, отсутствующее у Dilthey, и одновременно устремляясь к гадамеровской герменевтике .

Наконец, влияние Heidegger на Derrida было весомым, и таким образом, что бы об этом ни думал Heidegger, он устанавливает сильную связь с деконструкционализмом и постмодернизмом Derrida. Статус этих философских движений и их связь друг с другом можно описать с точки зрения , утверждая во-первых, что связи какого-либо одного движения в лучшем случае сохраняют общее семейное сходство и во-вторых, некоторые из движений разделяют семейное сходство между собой. Признав существование сходства и частичного совпадения, тем не менее полезно иметь представление о том, как сочетаются или не сочетаются различные движения. В последующей части статьи я попытаюсь прояснить сходства и различия настолько полно, насколько это возможно.

Хотя феноменология никогда не имела устойчивого положения в англо-американской психиатрической и психоаналитической литературе, она остается довольно активным движением и тем самым жизнеспособным подходом к психотерапии. В литературе последних лет есть несколько работ в этой области. Прежде чем начать их обзор, хотелось бы в качестве введения сделать два замечания.

Во-первых, для читателя, который не очень уверенно чувствует себя в этом вопросе: феноменология, как она обсуждается здесь, обозначает философскую традицию, начатую Husserl [2, 3], и феноменологическую традицию в психиатрии, инициированную Jaspers [4], а не феноменологию в смысле построения операциональной классификационной системы DSM, где это понятие используется для обозначения симптомокомплексов, проявляющихся у пациентов.

Во-вторых, полезно предложить несколько связей феноменологии с другими философскими направлениями, упомянутыми выше. Взаимоотношения феноменологии и герменевтики сложны. Поскольку Гуссерль интересовался эйдетической наукой, которая может привести к определенности картезианского типа, вид перспективизма, свойственный герменевтике, был чужд ему.

С другой стороны, Jaspers встроил герменевтику Dilthey в свою феноменологическую психиатрию как способ объяснения и понимания субъективности других. Более того, поскольку и феноменология и нарратология разделяют интерес к анализу самости или субъекта, многие авторы трудов по нарратологии, например, Ricoeur [5-7], Carr [8] (и Mishara, цитируемый ниже) вышли из феноменологической традиции. 

С другой стороны, поскольку феноменология интересуется субъектом и сознанием, большинство из современных авторов, связанных с движением постмодернизма, объявляют феноменологию безнадежно "модернистской”.

Определенно, наиболее выдающимся выражением современного интереса к феноменологии и психотерапии является специальный раздел последнего выпуска "Американского журнала психотерапии”, озаглавленный "Применение феноменологии к психиатрии и психотерапии” под редакцией Richard Chessick. Chessick начинает введение [9] следующими словами: "Концепция феноменологии неизвестна американским читателям, но имеет значительное число последователей на европейском континенте. Например, большая работа Jaspers "Общая психопатология” является новаторским применением этого подхода человеком, который был и талантливым психиатром и талантливым философом, к процессу психиатрического диагноза и психотерапии” [9].

В заключение он подчеркивает, что "целью феноменологического исследования должно быть повторное открытие всей существующей личности (whole living person) и то, как бытие в мире переживается этой личностью и теми, кто ее окружает” [9]. Раздел, составленный Chessick, включает статьи Mishara, Nissim-Sabat, Kraus, Lang и его самого. 

В работе "Нарратив и психотерапия — феноменология исцеления” [10] Mishara вначале описывает исследование, демонстрирующее лечебные эффекты написания жертвами психотравм рассказов от первого лица. Затем он показывает неадекватность когнитивного психологического объяснения этого феномена и утверждает, что только феноменологическое описание способа, которым пациент достигает само-трансцеденции через акт повествования, может быть достаточным для характеристики феномена. Nissim-Sabat [11] поднял проблему эмпатии в психотерапии, утверждая, что эмпатию можно понять достаточно глубоко только в контексте феноменологии Husserl, которая предоставляет возможность подойти к пациенту поистине непредубежденно. Хотя Lang [12] и не говорит об этом прямо, его работа "Герменевтика и психоаналитическая терапия” перебрасывает мост между ясперсовской и гадамеровской герменевтикой. Подчеркивая, что феноменология невротических расстройств всегда содержит разрыв коммуникаций, он сосредоточивается на интерпретации структуры смыслов пациента и возвращении к диалогу a la Gadamer как терапевтическому стержню психотерапии. В другой статье Kraus [13] предпринимает феноменологический анализ униполярной и биполярной депрессии и предлагает феноменологически ориентированный терапевтический подход, обозначаемый им как "терапия идентичности”. В собственной статье, помещенной в этом разделе, Chessick [14] предпринимает попытку охватить переживания пациента с кратковременным психотическим эпизодом после операции на сердце.

Тот же автор в другой статье [15] предлагает новый подход к лечению некоторых подростков. Он использует замечание Heidegger об аутентичности в чисто интеллектуализированной манере для того, чтобы вовлечь в терапию смышленого, способного подростка, которому скорее всего не подошел бы обычный, аналитически ориентированный подход.

Следует упомянуть две статьи, посвященные исследованию субъективности. Первая, принадлежащая перу Strauss [16**], явно не укладывается в феноменологическую традицию (хотя это делает Brody в редакторском предисловии [17]). Основываясь на своем длительном опыте работы с больными шизофренией, Strauss несколько литературно подходит к охватыванию субъективного опыта своих пациентов: "Чтобы более адекватно работать с субъективностью, с ее более широким и глубоким содержимым мы нуждаемся в другой форме или, по меньшей мере, в форме, отличной от узкого взгляда науки. "Объективная” форма науки, даже в попытках психоанализа быть научным, не находится внутри, не находится "в бытии с” — "они отстраняются, говорят о ” [16]. Strauss выделяет 6 областей содержимого, которое можно было бы осветить, уделив больше внимания субъективности пациента. Во второй статье по субъективности Adams [18] выделяет общность между феноменологической открытостью, психоаналитическим свободно распределенным вниманием и медиативными традициями.

Последней работой в этом разделе является статья Wiggins и Schwartz "Феноменология Karl Jaspers в интерпретации Chris Walker: критика” [19]. В ней отражена реакция на ряд работ Walker, в которых последний утверждает, вопреки всем очевидным данным, что "Общая психопатология” Jaspers находится под сильным влиянием философии Kant, а вовсе не Husserl. Хотя круг заинтересованных в работе Walker [20-23] ограничивается теми людьми, для которых имеет значение этот конкретный момент, статья Wiggins и Schwartz вызывает более общий интерес тем, что в своем ответе Walker авторы предлагают тщательный обзор методологических (в понимании авторов — гуссерлевских) основ подхода Jaspers и, тем самым, введение в феноменологическую психиатрию.

В подробном обзоре [24], опубликованном ранее в этом журнале, я осветил вышедший в 1994 году "Международный психоаналитический журнал”, посвященный 75-летию издания и теме "Концептуализация и передача клинических фактов в психоанализе”. Отмечая важность этой темы для юбилейного издания, я писал: "Этот 300-страничный том можно считать официальным провозглашением смерти позитивизма в психоанализе. В своем предисловии Tuckett упоминает о теоретическом плюрализме, который охватил эту сферу, и подчеркивает пресуппозицию всех последующих статей: нет фактов, свободных от теории, и проблема состоит в том, как мы должны справляться с реальностью” [24].

В юбилейном номере возобновлена дискуссия большей частью с открытым признанием того, что удаление от "объективно-фактической” версии психоанализа и психотерапии ведет в направлении герменевтического прочтения этих дисциплин. Термин "герменевтика” используется здесь в двойном значении. С одной стороны, психотерапия и психоанализ являются объясняющими дисциплинами, которые сосредоточиваются на значении структур человеческого действия, а не на причинах поведения.

С другой стороны, признанная объясняющей дисциплина становится уязвимой в отношении проблемы конкурирующих объясняющих структур. Это именно то, что происходит с психоанализом и психотерапией сегодня. Теоретический плюрализм, скорее всего, останется. Статьи, которые последуют за юбилейным изданием, продолжат обсуждать этот феномен.

В предисловии гостя в следующем за юбилейным номере "Международного журнала психоанализа”, озаглавленном "Герменевтика или месса Гермеса?”, Steiner поднимает проблему психоанализа и герменевтики. Он ставит свою дискуссию в рамки спора между Habermas и Gadamer о возможности транскультуральных ценностей и истин, настаивая, а la Gadamer, на исторической ситуативности практикующего аналитика. "Такое настаивание на " ситуативности” аналитика как наблюдателя (или, скорее, вовлеченного наблюдателя) является противовесом несколько наивным убеждениям психоаналитиков, что их наблюдения имеют немедленную, неоспоримую, универсальную применимость или что их дисциплину либо можно, либо нельзя сравнивать каким-нибудь простым способом с настоящей или экспериментальной наукой”. Steiner настойчиво рекомендует своим коллегам придерживаться гадамеровской скромности и стремиться к диалогу в своих теоретических дискуссиях.

Затем он затрагивает некоторые ограничения чисто герменевтического подхода, то есть люди не являются лишь текстом, который необходимо интерпретировать, они являются существами, управляемыми аффектами. Интерпретативные возможности (или нарративы) не могут быть необусловленными и неограниченными, необходима и возможна определенная согласованность. В этом последнем пункте он опять присоединяется к Gadamer и его положению о том, что историчность интерпретатора в настоящем приводит к осторожности и умеренности, а не к нигилизму.

Вопрос о фактах поднимают другие четыре автора в последующих номерах "Международного журнала психоанализа”. Hanly (28) разворачивает дискуссию вокруг различия между тем, что называется "критическим идеализмом” и "критическим реализмом”. Отмечая, что философские дебаты относительно этих двух позиций улажены не более, чем дебаты в психоанализе, он занимает позицию на реалистическом полюсе, тем самым становясь в оппозицию к герменевтическому движению. В своей статье Schlesinger (29) пытается определить свое понимание "факта” в клинической ситуации и то, как мы верифицируем и подтверждаем все, о чем думаем как о фактах. Cooper (30**) подтверждает заявление Spence (31) об общей сфере наблюдения и общем языке как основе для суждения о фактах и теориях, добавляя: "Мы далеки от достижения этой цели. Напротив, то, что у нас имеется, это подобие набора Клейнианских фактов, Винникотовских фактов, Когутовских фактов, межперсональных фактов, интерсубъективных фактов и так далее” (30**). Далее в своей статье Cooper отмечает, что среди психоаналитиков растет согласие не вокруг единой теории, а вокруг понятия "углубляющейся интроспективной любознательности”. Он описывает различные точки зрения на это понятие разных психоаналитических направлений, еще раз уравновешивая позиции согласованности и различий. И наконец, Schwaber (32**) подходит к вопросу о "фактах”, сосредоточиваясь, подобно Cooper, на конкретном понятии, в ее случае — двойственные концепции психической реальности и бессознательного. Детально исследуя использование этих представлений ее коллегами, она показывает, как их (представления) можно использовать, чтобы позволить терапевту незаметно внедрить в "бессознательное” его или ее теоретические предположения совершенно не исследованным способом, "существуют важные аспекты в представлении тех клинических случаев, о которых мы можем судить: скудные описания различий между взглядом аналитика и переживанием пациента; неспособность отличить описание поведения, как его видит аналитик, и описание переживания пациента, сообщаемого им; ... явные передергивания в выводах, касающихся бессознательного смысла; повторяющиеся предположения о том, что бессознательный смысл может быть известен аналитику, даже если он неизвестен пациенту;...” (32**).

Предмет герменевтики подробно описан в четырех статьях, которые заслуживают внимания. В работе "Герменевтика и "относительный” поворот: Schafer, Ricouer, Gadamer и природа психоаналитической субъективности” Clarke (33**), как и Ricoeur, высказывается против понимания психоанализа/ психотерапии как гибридной дисциплины — отчасти герменевтики, отчасти науки. Он находит переходную позицию в гадамеровской герменевтике, которая перекрывает расщелину между герменевтикой и наукой.

По мнению автора, акцент Гадамера на диалоге и разделяемом мире языка четко совпадает с популярным в современной психоаналитической теории направлением "отношений”. Хотя статья содержит ценное обсуждение этих вопросов, его настойчивость в отношении цели (и здесь он расходится с Gadamer) герменевтического понимания бытия, субъективности других сил делает его герменевтику на самом деле ближе к традиции Schleiermacher и Dilthey. Статьи Bouchard и Brook посвящены попыткам определить границы герменевтического понимания. Bouchard, основываясь на гибридной модели Ricoeur, отвергнутой Clarke, выступает против некоторых авторов, которые находят герменевтику слишком свободноплавающей и идеалистической. Brook (35**) приводит замечание Gill (36) о "герменевтической науке” и утверждает, что связи смыслов являются также причинно-следственными связями, отвергая тем самым разделение герменевтика/наука и предлагая собственную версию "гибридной” модели.

Наконец, Phillips (26*) рассматривает место герменевтики в психоанализе, психотерапии и психиатрии, подчеркивая присвоение Гадамером аристотелевского представления о практическом знании, являющегося ключевым для данного обсуждения.

Я завершаю этот раздел четырьмя другими статьями, которые различными путями адресуются эпистемологическому статусу психотерапевтического понимания. В работе "Социальное конструирование терапевтического действия” Donnel Stern (37**) с точки зрения социального конструкционализма рассматривает три больших смещения в психоаналитической теории, произошедших в ХХ веке (от теории инстинктов к теории развития, а от нее — к теории отношений), демонстрируя, как это связано с более крупными смещениями в изменяющихся культурных ценностях.

Woody и Phillips (38) сравнивают понимание бессознательной психики в нейронауке, когнитивной психологии в психоанализе, доказывая, что психоаналитическое бессознательное, хотя и исконно герменевтическое, можно увязать с последними наработками в нейронауке. 

Gardner (39) доказывает, что эпистемологическая основа психоанализа есть психологическое понимание здравого смысла, которое противоположно научной причинности. Хотя он и не использует язык герменевтического понимания, его анализ довольно хорошо совпадает с этой позицией. И наконец, в оживленном и веселом диалоге, который был представлен как послание "Американской психорапевтической структуре: "радикальный прагматизм как альтернатива” (50*) Louis Berger развивает сильную атаку на картезианский репрезентационизм, который продолжает влиять на психоаналитическую теорию и является мишенью постмодернистской критики. Он цитирует Wittgenstein и Heidegger, предлагая альтернативу репрезентативному мышлению, основанному на представлении о практике.

Из всех философских движений, описанных в этом обзоре нарратология и герменевтика, пожалуй, наиболее тесно связаны. Показателем этого является способ, которым такой теоретик, как Schafer (41), использует данные два подхода взаимозаменяемым образом. Для него повествовательная стратегия, схема, которая используется психотерапевтом, чтобы пересказать историю изложенную пациентом, является тем же самым, что и интерпретативная стратегия.

Повествовательное преобразование, таким образом, есть интерпретативное, герменевтическое упражнение. Естественно, психотерапевты различных направлений подходят к пациенту с различными повествовательными, интерпретативными стратегиями. Понимаемый таким образом нарратив можно было бы рассматривать как один из вариантов герменевтики. Последняя направлена на интерпретацию смысловых структур, а когда объектом интерпретации становится жизнь человека, как противоположность тексту, жизненная смысловая структура будет всегда представлена в форме нарратива. Трудно вообразить "смысл” жизни, который нельзя превратить в нарратив. В этом разделе мы рассмотрим еще четыре статьи, посвященных нарративу.

Margaret Hanly [42] принимает нарратив-герменевтическую связь, описанную выше, и ведет обсуждение с точки зрения "критического реалиста” (как и в [28]. Hanly оспаривает искажение исторической истины такими фигурами как Schafer [41] и Spence [43]). Ее статья написана очень хорошо, но, как и в случае со статьей Charles Hanly, посвященной рассмотрению вопроса "фактов”, остаются разногласия, которые нельзя разрешить на основе прочтения одной статьи. Gomez [44] рассматривает нарратив с точки зрения "радикального коструктивизма”, варианта социального конструкционизма, находящегося под влиянием теории относительности и квантовой механики. Хотя он считает формирование нарратива естественной человеческой деятельностью, его конструкционистский подход приводит к построениям, подобным спенсовским, где нарратив не достигает простой, исторической истины.

В работе "Кто такие Ирмы и что такое нарративы?” (45*) Wax сосредоточивает внимание на роли повествования в интерпретации сновидений, используя в своих исследованиях материал Фрейда. Он категорически помещает повествование сновидения в интерпретативную, герменевтическую сферу и, концентрируясь на сновидениях, избегает вопроса об исторической правде повествований.

Наконец, в статье "Эмпатия нарратива” (46*) Omer противопоставляет "эмпатический нарратив”, который выражает внутреннюю эмоциональную логику переживания больного, и "внешний нарратив”, который описывает поведение пациента с точки зрения теоретических предположений психотерапевта. Здесь цель нарратива очень сходна с той, которой феноменологи пытаются достичь путем приближения к субъективному переживанию пациента. Эту статью следует читать вместе со статьей Mishara (10).

Постмодернизм

Среди всех философских движений, упомянутых в этом обзоре, постмодернизм — определенно наибольший хамелеон. Термин "фамильное сходство” наиболее уместен для этого движения, в котором представлены разнообразные мыслители и позиции, объединенные под знаменем постмодернизма. Наиболее общим для них является положение о демонтаже автономного субъекта, при этом последний рассматривается как дискредитированное наследие Просвещения, Романтизма и модернизма. Постмодернистские мыслители всегда не в ладах с феноменологией, которая рассматривается как безнадежно увязшая в своем анализе субъекта.

Не в ладах они и с нарратологией и ее представлениях о повествовательной идентичности. Временами они не в ладах и с герменевтикой, кроме тех случаев, когда ее понимают, как у Rorty, в очень перспективистском и антифундаментационалистском смысле. Продолжая знакомить американских психотерапевтов и психоаналитиков с европейской мыслью, Chessick (47**) предлагает обзор и оценку постмодернизма в своей работе "Применение мысли постмодерна в клинической практике психоаналитической психотерапии”. Он подчеркивает антифундаментационалистское измерение постмодернизма и тем самым адресуется к некоторым из тех вопросов, которые возникали при обсуждении герменевтики. Отбрасывая критику постмодернизма, которая неизбежно приводит к релятивизму и нигилизму, он поддерживает точку зрения о "необходимости скорее промежуточной позиции, чем противопоставлении нигилизма и фундаментационализма, или, более конкретно, постмодернизма и традиционного психоанализа” (47**). Защищая постмодернистские тенденции в психотерапии, он пишет, что "[t] огромное преимущество постмодернистской мысли состоит в том, что она совершенствует нашу чувствительность к различиям и прежде всего усиливает нашу способность толерантно относиться к несоизмеримостям” (47**).

Статья Elliott и Spezzano "Психоанализ и его границы: направление постмодерного поворота” (48*) может быть прочитана вместе с работой Chessick. Авторы поднимают вопрос критики постмодернизма и доказывают, подобно Chessick, что постмодерн не обязательно приводит к наклонной плоскости нигилизма и релятивизма. В статье "Самость и объект в мире постмодерна” (49*) Rubin связывает постмодернизм с социальным конструкционизмом, таким образом снова подчеркивая антифундационалистское измерение постмодернизма и способ, с помощью которого оно становится общим характерным признаком для постмодернизма и социального конструкционизма. Затем он доказывает, что существует естественное совпадение между философией, которая отказывается от автономного субъекта, и современной тенденцией взаимоотношений в психоаналитической теории.

Прочитанная вместе с работой Clark (33**), который связывает герменевтику Гадамера с тенденцией взаимоотношений в психоанализе, статья демонстрирует область частичного совпадения герменевтики и социального конструкционизма (а также и постмодернизма, если понимать, вслед за Rubin, социальный конструкционизм как постмодернистский).

Наконец, в работе "К некартезианской психотерапевтической структуре: "радикальный прагматизм как альтернатива” (50*) Louis Berger развивает сильную атаку на картезианский репрезентационизм, который продолжает влиять на психоаналитическую теорию и является мишенью постмодернистской критики. Он цитирует Wittgenstein и Heidegger, предлагая альтернативу репрезентативному мышлению, основанному на представлении о практике.

Заключение

Как было сказано во вступлении, обзор современной литературы по психотерапии и философии демонстрирует сильнейшее влияние европейских философских течений на теорию и практику психотерапии. Обзор также показал, насколько трудно разделить философские направления. Разделение этого обзора на главы временами может показаться оправданным, а временами произвольным.

Между феноменологией и другими направлениями существует достаточно четкая демаркационная линия (хотя в одной из статей, упомянутых в обзоре, феноменология смешивается с нарратологией, а в других — с герменевтикой), в то время как герменевтика и нарратология часто смешиваются. 

Постмодернизм, в свою очередь, как бы поглощает в себя все, кроме феноменологии, к которой он не проявляет никакой симпатии. В целом, мы можем сделать вывод, что влияние европейских философских движений на психотерапевтическую теорию и практику было благотворным и оспаривающим "несомненные факты ” дискредитированного позитивизма.

Cтатьи, представляющие особый интерес и опубликованные в годовом обзоре, помечены следующим образом:

КОММЕНТАРИЙ профессора Н.А. Корнетова: