Институт клинической психиатрии и психологии

Все люди рождаются с минимальными повреждениями мозга, просто от процесса родов или операции. Микротравмы, мелкие кровеносные сосудики в оболочках лопаются, или, наоборот, пуповина не доставляет нужное количество крови - будет гипоксия. Получается органическое поражение мозга в микроскопической степени, или, говоря профессиональным жаргоном, МИКРООРГАНИКА. Опытный неонатолог-невропатолог отметит её при осмотре, объяснит, что это не страшно, назначит массаж.

Так вот, с этой МИКРООРГАНИКОЙ рождается такой процент младенцев, что считаю для простоты, что все, ага. Сложно организованная система нейронов, очень уязвимое мозговое вещество… Естественные роды с их сдавливанием, или кесарево с его внезапностью, – колоссальная нагрузка, практически нет шансов сохранить все нейроны до единого.
Мне напомнили тут, кстати, про наследственность на эту тему, и тоже нельзя сбрасывать со счетов. А кто не верит, так вот ссылка, где врач соответствующего профиля ответственно сообщает: Некоторое количество мелких кист есть у всех..

У всех, понятно? У ВСЕХ. И микроскопические кисты так же микроскопически влияют. Но все-таки влияют. Чистый жребий – куда попадет. Не верите? Покопайтесь в себе, и Вы наверняка вспомните, где лично у Вас эта "дырочка”.
Вот у меня, к примеру, дырка в комбинаторике. Те вещи, которые надо решать перебором сложных разветвляющихся комбинаций, для меня вообще закрыты, например, шахматы. Вещи менее сложные требуют подпорок, психологических орудий в виде схем, опорных записей, которые я вырабатывала в течение жизни, совершенствуя и оттачивая интеллект в изобретении этих подпорок для себя самой. А есть люди, которым ничего этого не нужно! У них прямая дорога через нейроны там, где у меня дырка.

У везучих дырка может оказаться в таком месте, что они за всю жизнь так и не узнают, что она существует. Например, у моего мужа нет чувства ритма, он стихотворную строчку не может правильно произнести. Но если бы он на мне не женился, он бы никогда этого не узнал, зачем ему чувство ритма? Или фонематический слух. У меня его нет, поэтому мне трудно даются языки. Я выяснила это, еще когда работала практически логопедом, и сочла профнепригодностью. А потом репатриировалась, и до сих пор пугаю своим ивритом соотечественников. Но! Если бы моя жизнь сложилась иначе, и я бы, например, стала программистом после Политехнического института, а потом никуда бы не уезжала из недр своего родного языка, – я бы так никогда и не узнала бы, что фонематического слуха у меня нет, что там дырка.

В общем, тут мы имеем дело с некритичной органикой, а бывает критичная, можно сказать, судьбоносная. И дело не в размере поражения. Поражение может быть крохотным, но на очень неудобном месте. Именно это происходит сейчас с дислектиками и страдающими дис- и а-калькулиями.

Наша цивилизация начинает приведение ребенка в надлежащий взрослому человеку интеллектуальный вид с научения навыкам, для которых неспособность распознавать текст или отсутствие понимания смысла чисел является настоящей драмой. Имея огроменную дыру в какой-нибудь области музыкального слуха, или мертвую зону сохранения равновесия на неровной или движущейся поверхности, ребенок легко может быть первым учеником и солнышком любого масштаба. Главное для такого ребенка: в первом случае не петь громче соседа на уроке музыки, во втором – не лазить в горы и не пытаться стать капитаном яхты.

Однако ребенок с малюсенькой дыркой, например, на том месте, где в норме развивается некая тонкая нервная связь, обеспечивающая понимание природы числа и соотнесение абстрактного счета с реальностью, рискует уже в первом классе школы, в 6-7-летнем возрасте, стать клиентом многочисленных психологов и неврологов, с прицелом отправиться в какие-нибудь там "рамки специального обучения”.
Если же – а так бывает очень и очень часто – такое неврологическое поражение у него не единственное, а имеет он, дополнительно или в первую очередь, органику по типу сакраментального ADHD, и не имеет достаточно нервной энергии, чтобы удержать себя самого концентрированным на учебной деятельности…
<...>

Так я вернусь к дислексиям и акалькулиям. Я хотела сказать, что если общая дисфункция нервной системы по типу гиперактивности сочетается с "неудобной” микроорганикой, у ребенка почти нет шансов удержаться в обычных рамках обучения. Но даже если гиперактивности нет. Повезло. А ребенок, просидев два года в первом классе, все равно не понимает, почему если у Маши было 10 конфет, и она съела из них четыре, то выяснить, сколько осталось, можно, если ОТНЯТЬ от 10 4. И это еще ничего, я видела детей, которые никак не могли запомнить, что больше – пять или шесть… Или на вопрос, сколько получится, если добавить к трем четыре, легко отвечают "два”, и никакого неудобства этот ответ в них не возбуждает…

Что делают в этом случае средне-приличные родители? Ужасаясь и плача по ночам, что в семье завелся такой выродок, они начинают с ребенком "плотно заниматься”. Что это означает? На практике – они берут школьный учебник… И месяцами, если не годами, долбят ребенку те же самые задачи про Машу и конфеты. Дети не понимают. Дети не понимают неделями. Несчастные дети развивают сверхчувствительность к интонациям садистов-родителей, они по шмыгу носа мамаши могут распознать, нужно сказать "прибавить” или "отнять”. Но они все равно не понимают, ПОЧЕМУ, собственно.

А между тем, приведенная в пример акалькулия – это работа для специалиста, причем, как правило, ненадолго. Если у ребенка нет понимания числа, если дырка на этом месте не дала развиться ЕСТЕСТВЕННОМУ ощущению связи счета и жизни, как произошло у остальных детей, то надо сделать то, что мы делаем в реальной жизни, когда перед нами яма, и мы не можем ее перепрыгнуть. Что мы делаем? Используя СОХРАННЫЕ нервные связи головного мозга, на выбор по ситуации: либо мы СТРОИМ МОСТ, либо мы ИЩЕМ ОБХОДНОЙ ПУТЬ. А иногда и то, и другое, для удобства А поскольку яма уникальна у каждого органика, то метод не тиражируется: работать должен специалист, который понимает, грубо говоря, "как оно ездиет”, то есть, умеет РАЗВОРАЧИВАТЬ МЫСЛИТЕЛЬНЫЕ СХЕМЫ маленького ребенка. О схемах я скажу еще потом, отдельно.

Конкретизируя снова к акалькулии, что делает такой специалист? Он не натаскивает ребенка решать задачи. Простые задачи тут идут как проверочный материал. Нужно нащупать, каким образом ДОНЕСТИ до ребенка природу числа и количества. Как обходные пути, идут в ход самые разные "представления” количества: зрительные и слуховые, моторные, ситуативно-бытовые, сначала забавные – разные сравнения очевидно количественно отличающихся объектов (жирафы с ромашками, скажем), потом все абстрактнее, все ближе и ближе к отвлеченному числу. Как мостики – ребенку оказывается помощь в выработке ЕГО СОБСТВЕННЫХ психологических орудий, каких-то схем, аналогий, которые ПОТОМ он сможет использовать для тех же целей в обычной учебе….

Если все получилось идеально (у меня была пара таких случаев), то спустя пару месяцев ребенок будет отличаться от сверстников разве что более медленным темпом выполнения заданий. И в любом случае, если трудности ушли хотя бы частично, значит, направление нащупано, и дальше все уладится либо при помощи дополнительной коррекции, либо естественным путем. Потому что органики, как правило, сами мастера строить себе обходные дорожки. И часто им достаточно только подсказать…

Законно спросить: что, ВСЕГДА можно научить ребенка считать?

На этом месте я хотела бы вернуться к затронутому вопросу о разворачивании схем, и пояснить, что я имела в виду. Вот сидит перед ребенком мамаша, окончившая мехмат университета, и пытается решить с ним задачу про Машу и конфеты. Мы имеем двух баранов в поле зрения тут. Ребенок сидит маленьким бараном, потому что он не понимает, как решать задачу. А его мать сидит большим бараном, потому что она не понимает, ЧТО ТУТ МОЖНО НЕ ПОНИМАТЬ. Она такую прорву лет назад и так незаметно для себя, не имевшей органической дырки на этом месте, связала поедание конфет с математическим действием вычитания, что или никогда не ощущала, или уже давным-давно забыла, что это действие НЕ МОНОЛИТНО. Для нее это – АТОМ познавательной деятельности, причем такой атом, каким он казался ученым, когда они его только что открыли, согласно названию: А-ТОМ, то есть, "неделимый”.

Коррекционная работа начинается тогда, когда делается попытка РАЗВЕРНУТЬ познавательную СХЕМУ ребенка, то есть, понять, из чего и как состоит этот "атом” его когниции, и в каких элементах, собственно, загвоздка:

понятие числа,
восприятие числа,
воприятие численности мира,
понимание смысла простейших арифметических действий,
само знание этих действий,
связь действий с конкретными событиями….

И так далее, и тому подобное…. Когда удается выявить проблемные компоненты, специалист быстро построит коррекционные упражнения, прицельные, и в большинстве случаев ребенку можно помочь.

Именно поэтому я не приветствую то, что творится сейчас с дислектиками. Я не стала приводить их в пример потому, что дислексия – это большая ГРУППА РАЗНЫХ неврологических органических нарушений, объединяет которую только одно: они все мешают читать. Я убеждена, что абсолютному большинству дислектиков можно (или можно БЫЛО) помочь средствами коррекционной педагогики. Хорошие учителя, даже не дефектологи, нередко чисто интуитивно владеют различными альтернативными методиками обучения чтению, я уж не говорю о дефектологах, специализирующихся на этом."