Институт клинической психиатрии и психологии

Корчагина Юлия, психолог, канд. психол. наук

В каждой школе и в каждом классе есть ученики, которые не вызывают у педагогов добрых чувств. Это ученики, не справляющиеся с учебной нагрузкой, нарушающие дисциплину и единодушно отнесенные педагогами в категорию «трудных».

Неприязнь, существующая между педагогами и «трудными» подростками, как правило, взаимна. Ученик, длительное время не справляющийся со школьной программой, редко сохраняет позитивное отношение к школе. Состояние хронической неудовлетворенности, в котором он находится, влияет на его отношение не только к учебе, но и к учителям, и к более успешным одноклассникам. Такая ситуация отрицательно влияет на развитие его личности.

Как правило, у неуспешных младших школьников сначала появляется «синдром тревожного ожидания», часто называемый школьной фобией (или школьной тревожностью). В поведении ребенка начинает наблюдаться чрезмерное волнение, повышенное беспокойство в учебных ситуациях, ожидание плохого отношения к себе, отрицательной оценки со стороны педагогов и сверстников. Длительное тревожное ожидание не ведет к преодолению сложившейся ситуации; напротив, у школьника появляется желание устранить чувство эмоционального дискомфорта, связанного с ситуацией школьной неуспеваемости. Этот момент является особенно важным для понимания взаимосвязи неуспеваемости и нарушений поведения: ученик переключается на способы поведения, доставляющие удовольствие.

Я хотел играть и не хотел делать уроки. Красивый школьный рюкзак и яркий пенал к концу первой недели перестали меня радовать. Уже в первом классе меня объявили «трудным», а потом «поставили» на внутришкольный учет за то, что катаясь по перилам (по замечательным широким скользким перилам), я случайно толкнул учительницу.

К пятому классу от желания учиться вообще ничего не осталось. В школу я ходил все реже и реже. Иногда я специально «срывал» уроки, чтобы развлечься. Мне нравилось «доводить» учителей – особенно тех, которые явно были настроены против меня. Меня выгоняли с уроков – и я шел к друзьям, на улицу, или в кино, или еще куда-нибудь.

В семнадцать там же во дворе я попробовал героин и очень быстро «подсел» на него. Мне было вполне комфортно. Окружающий мир больше не беспокоил меня.

В шесть я пошел в школу – и тут же узнал, что я – педагогически запущенный ребенок из неблагополучной семьи, неспособный к обучению. Мне действительно было очень трудно учиться. Когда я смотрел в учебник и пытался понять объяснения учителя, моя голова как будто наполнялась туманом и становилась тупой-тупой. В первый класс я ходил два раза, но это не помогло.

После седьмого класса я совсем перестал ходить в школу - просто не вернулся туда после летних каникул.

К семнадцати я имел условную судимость, много пил, нигде не учился и не работал.

-----------------------------------

Иногда эти истории имеют более или менее благополучное продолжение.

Мне очень нужен был взрослый, с которым я могла бы поговорить о своих проблемах. Маму я не хотела расстраивать, а с учителя меня не любили и осуждали.

Сейчас мне было бы семнадцать – но несколько лет назад, перебегая дорогу, я попала под машину. Самое ужасное, что водитель тоже погиб – он пытался меня объехать и сознательно направил свой автомобиль в столб.

И тогда это была бы история не про вину и почти убийство, а про несчастный случай и трагедию. Про героический выбор прекрасного человека, а про не ошибку, стоившую ему жизни.

--------------------------------

Очень грустно понимать, что далеко не всегда можно изменить реальность, даже имея большое желание помочь, поддержать, изменить, перевоспитать, предупредить. Даже самый лучший педагог – не всесилен. Он не провидец и не волшебник. И самое большее, что он может сделать – это стать тем самым авторитетным «значимым взрослым» для трудного подростка, который способен терпеливо общаться, уважая в этом общении – и себя самого, и подростка.

Думать, анализировать и искать вместе с подростком его способности и сильные стороны. И быть готовым к тому, что серьезные перемены требуют времени. Возможно, трудный подросток уже окончит школу, и полностью сменится «контекст», в котором он существует – и только тогда станет понятно, что именно тогда, несколько лет назад была заложена основа для изменений к лучшему.

К пятому классу стало ясно: учиться я не смогу. Конечно, я продолжала ходить в школу и даже не пропускала уроки. У нас с этим было очень строго. Кроме того, я боялась родителей: за двойки меня били ремнем, не говоря уже о прогулах. Некоторые учителя ставили мне единицы: по их мнению, даже двоек я не заслуживала.

Я еле-еле закончила восемь классов. Моими друзьями были самые «отпетые» хулиганы, многие из которых сразу после школы отправились в тюрьму. В ПТУ я учиться не захотела – в четырнадцать лет пошла работать.

Но все-таки я вспоминаю школу с благодарностью – потому что там была Кристина Николаевна, моя учительница начальных классов. Она хорошо относилась ко мне и ни разу не повысила на меня голос.

Она хвалила меня за настойчивость и сильный характер (остальные видели только упрямство и агрессивность). Теперь, когда после окончания школы прошло уже много лет, я точно знаю, что она была права – именно замеченные Кристиной Николаевной качества помогли мне впоследствии получить образование и найти серьезную, хорошую работу. От двоечницы и хулиганки Катьки не осталось и следа.

Кристина Николаевна была первой, кто увидел мой диплом об окончании института – пусть не в двадцать лет, как положено, а почти в тридцать. В дипломе были только четверки и пятерки.